Как я стал писателем читать
Восьмиклассник, почти студент, я не знал, что есть «Русская мысль», в Москве. Рассказ «Как я стал писателем» Шмелева был написан в году. И вот я пустился на Тверскую — искать «Русское обозрение». Не показывать это сообщение.
Сердце во мне упало: крякнуло будто строго?.. Швейцар медленно шел ко мне. Чудесный был швейцар, с усами, бравый! Я сорвался с диванчика и, как был, — в грязных, тяжелых ботинках, с тяжелым ранцем, ремни которого волоклись со звоном, — все вдруг отяжелело! Огромный, очень высокий кабинет, огромные шкафы с книгами, огромный письменный стол, исполинская над ним пальма, груды бумаг и книг, а за столом, широкий, красивый, грузный и строгий — так показалось мне, — господин, профессор, с седеющими по плечам кудрями.
Это был сам редактор, приват-доцент Московского университета Анатолий Александров. Он встретил меня мягко, но с усмешкой, хотя и ласково:. Ага, принесли рассказ?.. А в каком вы классе? Кончаете… Ну, что же… поглядим. Многонько написали… — взвесил он на руке тетрадку. Я зашел в самый разгар экзаменов. Оказалось, что надо «заглянуть месяца через два».
Я не заглянул. Я уже стал студентом. Другое пришло и захватило — не писанье. О рассказе я позабыл, не верил. Опять: «Месяца через два зайдите». Уже в новом марте я получил неожиданно конверт — «Русское обозрение» — тем же полуцерковным шрифтом. Анатолий Александров просил меня «зайти переговорить». Уже юным студентом вошел я в чудесный кабинет. Редактор учтиво встал и через стол протянул мне руку, улыбаясь. Поздравляю вас, ваш рассказ мне понравился. У вас довольно хороший диалог, живая русская речь.
Вы чувствуете русскую природу. Пишите мне. Я не сказал ни слова, ушел в тумане. И вскоре опять забыл. И совсем не думал, что стал писателем. В первых числах июля года я получил по почте толстую книгу в зелено-голубой —? У меня тряслись руки, когда раскрывал ее. Долго не находил, — все прыгало. Вот оно: «У мельницы», — самое то, мое! Двадцать с чем-то страниц — и, кажется, ни одной поправки!
Не помню, нет… Как-то меня пришибло… поразило? Не верилось. Счастлив я был — два дня. И — забыл. Я пошел, не зная, зачем я нужен. Вы довольны? Будем рады дальнейшим опытам. А вот и ваш гонорар… Первый?
Ну, очень рад. Он вручил мне… во-семь-де-сят рублей! Это было великое богатство: за десять рублей в месяц я ходил на урок через всю Москву. Я растерянно сунул деньги за борт тужурки, не в силах промолвить ни слова. Вы любите Тургенева? Чувствуется, у вас несомненное влияние «Записок охотника», но это пройдет. У вас и свое есть.
Вы любите наш журнал? Вы, конечно, читали нашего основателя, славного Константина Леонтьева… что-нибудь читали?.. Теперь… — посмотрел он грустно и ласково на меня, — вы обязаны его знать. Он откроет вам многое. Это, во-первых, большой писатель, большой художник… — Он стал говорить-говорить… — не помню уже подробности — что-то о «красоте», о Греции… — Он великий мыслитель наш, русский необычайный!
Это его стол! И вспомнилось мне недавнее:. Искусство… ис-кус! Искусство — молитвенная песнь. Основа его — религия. Это всегда, у всех. У нас — Христово слово! И я рад, что вы начинаете в его доме… в его журнале. Как-нибудь заходите, я буду давать вам его творения. Не во всякой они библиотеке… Ну-с, молодой писатель, до сви-да-ния. Желаю вам…. Я пожал ему руку, и так мне хотелось целовать его, послушать о нем, неведомом, сидеть и глядеть на стол.
Он сам проводил меня. Я ушел опьяненный новым, чувствуя смутно, что за всем этим моим — случайным? Шел я как оглушенный. Что-то меня томило. Прошел Тверскую, вошел в Александровский сад, присел. Я — писатель. Ведь я же выдумал весь рассказ!.. Я обманул редактора, и за это мне дали деньги!.. Фрагмент Отложить. Читать фрагмент Добавить в корзину. Отметить прочитанной. Текст Как я стал писателем.
Узнать больше. Оплачивая абонемент, я принимаю условия оплаты и её автоматического продления, указанные в оферте. Оплатить Отмена. О книге Читать онлайн.
Как я стал писателем. Евгений Владимирович Сафоненко. Шрифт: Меньше Аа Больше Аа. После занятия я подошёл к учительнице спросить: — Почему мне поставили эту двойку. Поэтому без сильных раздумий сказала: — Давай сюда дневник. С уставшим лицом она посмотрела на меня, вздохнув спросила: — Ты что не смог решить пару примеров? Закричав как маленький ребёнок я ей ответ: — Я сделал всё правильно. Мать со спокойным голосом сказала: — Не ори. И ты так и не ответил почему? Поэтому поживёшь три дня на улице.
Каждый глоток этого напитка словно переворачивал мой взгляд на мир. Повернувшись к ней, я задал самый логичный вопрос: — А ты кто? Сквозь зубы она спросила меня: — Где я был три дня? Ты сама меня выгнала на три дня. А теперь удивляешься. После этих слов она замахнулась правой рукой, что бы дать пощёчину, но по воле случая я её поймал со словами: — Ещё раз попробуешь поднять на меня руку, сломаю. Вывихнув её правую руку, сказал я.
Её жуткий крик от боли для меня ничего не значил. Будто так и должно быть. Вызывай скорую. После этих слов я подошёл к ней впритык, взялся за её вывихнутую руку и мастерски вправил её.
Забрав у неё телефон сказал: — Извините за беспокойство. Ответил добрый голос медсестры по телефону. Взяв меня за плечи, мама начала смотреть мне в глаза, будто чудо увидела. С диким страхом в глазах спросила.
После этого она начала ходить в коридоре из стороны, в сторону думая, что со мной случилось. Только сначала сядь и выпей со мной. Давай сделаем так. Ты пока поживёшь здесь, а потом мы решим, что с тобой делать. С этой книгой читают:. Сергей Лукьяненко. Андрей Васильев. Тайные тропы. Серж Винтеркей. Книга Роман Прокофьев. Звездная Кровь — 5. Перечитал… — и почувствовал дрожь и радость. Оно явилось само, само очертилось в воздухе, зелено-красное, как рябины — там. Дрожащей рукой я вывел:.
Это было мартовским вечером года. Но и теперь еще помню я первые строчки первого моего рассказа:. Вокруг рос молодой, густой осинник, и его серые стволики стеной стояли передо мною, закрывая шумевшую неподалеку речку.
С треском я пробирался чащей, спотыкался на остренькие пеньки осинового сухостоя, получал нежданные удары гибких веток…». Я сделал себя свидетелем развязки, так ярко, казалось, сделал, что поверил собственной выдумке. Но что же дальше? Литераторов я совсем не знал. В семье и среди знакомых было мало людей интеллигентных. Я не знал и «как это делается», — как и куда послать. Не с кем мне было посоветоваться; почему-то и стыдно было.
Скажут еще: «Э, пустяками занимаешься! Сказать по правде — я считал себя выше этого. И вот вспомнилось мне, что где-то я видел вывесочку, узенькую совсем: «Русское обозрение», ежемесячный журнал.
Буквы были — славянские? Об этом журнале я ничего не знал. Восьмиклассник, почти студент, я не знал, что есть «Русская мысль», в Москве.
С неделю я колебался: вспомню про «Русское обозрение» — так и похолодею и обожгусь. Прочитаю «У мельницы» — ободрюсь. И вот я пустился на Тверскую — искать «Русское обозрение». Не сказал никому ни слова. Помню, прямо с уроков, с ранцем, в тяжелом ватном пальто, сильно повыгоревшем и пузырившемся к полам, — я его все донашивал, поджидая студенческого, чудесного! День был весенний, солнечный, бойко текли канавки, дворники скидывали с крыш снег.
Переписанная в тетрадку «рукопись» лежала в ранце. Помню, — иду и думаю: «И никто не знает, что я написал рассказ… и вот я его несу, и его, может быть, напечатают, и тогда узнают». Что я стану писателем, что за этот рассказ что-нибудь мне заплатят, — совсем не думал.
Просто не приходило в голову. А вот и вывесочка, нашел. Взглянул — и обмер: «Русское обозрение»! В этих словах, написанных церковно, буквами необычными, почувствовалось мне вдруг, мелькнуло, что-то в этом — важное для меня и страшное. Мелькнуло — и забылось, другим покрылось, сегодняшним, а ну как выгонят?..
Спросил, помню, извозчика, — где журнал? Извозчик не знал. И никто не знал. Какой-то студент долго глядел на вывеску, глядел в переулок и на небо. И он не знал. Я пошел наудачу в переулок. Попавшийся почтальон довел меня до крыльца и бросил: «Теперь найдете».
Крыльцо с каменными ступеньками, дом унылый. В полутемных сенях пустынно. Я позвонился робко. Встретил меня швейцар: «Вам чего? Он поглядел на мой ранец, на грязные ботики, подумал: «Впускать или не впускать? И решил, что впускать не стоит. Приходите через два месяца. Тут же, в сенях, у двери, — я насилу мог справиться с волнением, отстегивая ранец, — достал я заветную синюю тетрадку. И меня охватило страхом: а вдруг обманет, не передаст?..
Я держался за синюю тетрадку, которую он тянул. Я забыл даже, что «главный»-то называется — редактор.
Мы встретились глазами. Швейцар подморгнул мне хитро, совсем нестрого, — будто я ему нравился, — тронул за локоть, даже и сказал совсем ласково:. Он отворил дверь пошире, впустил в высокую комнату и указал мне на желтенький диванчик подождите. Потом приоткрыл огромную, под орех, дверь и сунул голову в щель, что-то проговорил кому-то. Там скучно крякнуло. Сердце во мне упало: крякнуло будто строго?.. Швейцар медленно шел ко мне. Чудесный был швейцар, с усами, бравый! Я сорвался с диванчика и, как был, — в грязных, тяжелых ботиках, в шубе, с тяжелым ранцем, ремни которого волоклись со звоном, — все вдруг отяжелело!
Это был сам редактор, приват-доцент Московского университета, Анатолий Александров. Он встретил меня мягко, но с усмешкой, хотя и ласковой:. А в каком вы классе? Кончаете… Ну, что же… поглядим. Многонько написали… — взвесил он на руке тетрадку. Я зашел в самый разгар экзаменов. Оказалось, что надо «заглянуть месяца через два». Я не заглянул. Я уже стал студентом. Другое пришло и захватило — не писанье.
О рассказе я позабыл, не верил. Опять: «Месяца через два зайдите». Уже в новом марте я получил неожиданно конверт — «Русское обозрение» — тем же полуцерковным шрифтом.
Анатолий Александров просил меня «зайти переговорить». Уже юным студентом вошел я в чудесный кабинет. Редактор учтиво встал и через стол протянул мне руку, улыбаясь.
У вас довольно хороший диалог, живая русская речь. Вы чувствуете русскую природу. Пишите еще. В первых числах июля года я получил по почте толстую книгу в зелено-голубой —? У меня тряслись руки, когда раскрывал ее. Долго не находил, — все прыгало. Не помню, нет… Как-то меня пришибло… поразило? Не верилось. Счастлив я был — дня два. И — забыл. Новое приглашение редактора — «пожаловать».
Я пошел, не зная, зачем я нужен. Будем рады дальнейшим о-пытам. А вот и ваш гонорар… Первый? Ну, очень рад. Он вручил мне…во-семь-де-сят рублей! Это было великое богатство: за десять рублей в месяц я ходил на урок через всю Москву. Я растерянно сунул деньги за борт тужурки, не в силах промолвить слово. Чувствуется у вас несомненное влияние «Записок охотника», но это пройдет. У вас и свое есть.
Вы любите наш журнал?
