Комедия ревизор читать онлайн, Ревизор : Гоголь Николай Васильевич : Страница - 1 : Читать онлайн бесплатно
Помилуйте, сударыня, совершенно напротив: мне еще приятнее. Осип , слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Меня сам государственный совет боится. А мне очень нравится твое лицо.
Я на тебя нажалуюсь ему самому. Ты не толкайся так больно! Хлестаков , слесарша и унтер-офицерша.
Дверь отворяется, и выставляется какая-то фигура во фризовой шинели, с небритою бородою, раздутою губою и перевязанной щекою; за нею в перспективе показывается несколько других. Городничий , Анна Андреевна и Марья Антоновна. Те же , Коробкин с женою , Люлюков. Множество гостей в сюртуках и фраках подходят сначала к ручке Анны Андреевны, говоря: "Анна Андреевна!
Бобчинский и Добчинский проталкиваются. Еще несколько гостей , подходящих к ручкам. Лука Лукич с женою. Те же , частный пристав и квартальные. Произнесенные слова поражают как громом всех.
Звук изумления единодушно взлетает из дамских уст; вся группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении. Николай Васильевич Гоголь. Народная пословица. Христиан Иванович издает звук, отчасти похожий на букву и и несколько на е. Анна Андреевна и Марья Антоновна вбегают на сцену. Хлестаков , Осип , потом слуга. Бобчинский выглядывает в дверь и в испуге прячется. Слуга уходит. В дверь выглядывает Бобчинский.
Анна Андреевна и Марья Антоновна. Городничий и прочие трясутся от страха. Хлестаков горячится еще сильнее. Те же , Держиморда и Свистунов. Хлестаков и Аммос Федорович. Хлестаков и Артемий Филиппович , вытянувшись и придерживая шпагу.
Хлестаков и Осип с чернилами и бумагою. Хлестаков и Марья Антоновна. Те же и Марья Антоновна , вдруг вбегает. Те же и городничий впопыхах. Те же и почтмейстер впопыхах, с распечатанным письмом в руке. Пьеса : Драматургия Драматургия. Скачать FB2 Оценка: 4. Пьеса : Драматургия. Оценка: 4. Бог с ними! Как можно, чтобы такое драгоценное время убивать на них? Лука Лукич в сторону.
А у меня, подлец, выпонтировал [4] вчера сто рублей. Ну, нет, вы напрасно, однако же… Все зависит от той стороны, с которой кто смотрит на вещь. Если, например, забастуешь тогда, как нужно гнуть от трех углов [5] … ну, тогда конечно… Нет, не говорите, иногда очень заманчиво поиграть. Хлестаков раскланиваясь.
Как я счастлив, сударыня, что имею в своем роде удовольствие вас видеть. Хлестаков рисуясь. Помилуйте, сударыня, совершенно напротив: мне еще приятнее. Как можно-с! Вы это так изволите говорить, для комплимента. Прошу покорно садиться. Возле вас стоять уже есть счастие; впрочем, если вы так уже непременно хотите, я сяду.
Как я счастлив, что наконец сижу возле вас. Помилуйте, я никак не смею принять на свой счет… Я думаю, после столицы вояжировка [6] вам показалась очень неприятною.
Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [7] , в свете, и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества… Если б, признаюсь, не такой случай, который меня… посматривает на Анну Андреевну и рисуется перед ней так вознаградил за все…. Вы делаете много чести. Я этого не заслуживаю. Да деревня, впрочем, тоже имеет свои пригорки, ручейки… Ну, конечно, кто же сравнит с Петербургом!
Эх, Петербург! Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать! Хотели было даже меня коллежским асессором [8] сделать, да, думаю, зачем. И сторож летит еще на лестнице за мною со щеткою: «Позвольте, Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги почищу». Что вы, господа, стоите? Пожалуйста, садитесь!
Я не люблю церемонии. Напротив, я даже всегда стараюсь проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет! После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин? Так вы и пишете? Как это должно быть приятно сочинителю! Вы, верно, и в журналы помещаете? Да, и в журналы помещаю. Уж и названий даже не помню. И все случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь».
Думаю себе: «Пожалуй, изволь братец! У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса [12] , «Фрегат Надежды» [13] и «Московский телеграф» [14] … все это я написал.
Как же, я им всем поправляю статьи. Мне Смирдин [15] дает за это сорок тысяч. Так, верно, и «Юрий Милославский» [16] ваше сочинение? Ах, маменька, там написано, что это господина Загоскина сочинение. Ах да, это правда, это точно Загоскина; а вот есть другой «Юрий Милославский», так тот уж мой. Я, признаюсь, литературой существую.
У меня дом первый в Петербурге. Так уж и известен: дом Ивана Александровича. Обращаясь ко всем. Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.
Просто не говорите. На столе, например, арбуз — в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку — пар, которому подобного нельзя отыскать в природе. Я всякий день на балах. Там у нас и вист [17] свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я.
И уж так уморишься, играя, что просто ни на что не похоже. Как взбежишь по лестнице к себе на четвертый этаж — скажешь только кухарке: «На, Маврушка, шинель…» Что ж я вру — я и позабыл, что живу в бельэтаже [18]. У меня одна лестница стоит… А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж… Иной раз и министр….
Мне даже на пакетах пишут: «ваше превосходительство». Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, — куда уехал, неизвестно.
Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? Многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, — нет, мудрено. Кажется, и легко на вид, а рассмотришь — просто черт возьми!
После видят, нечего делать, — ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров! Каково положение? Уж у меня ухо востро! Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.
Городничий подходя и трясясь всем телом, силится выговорить. А ва-ва-ва… ва…. Хлестаков быстрым, отрывистым голосом.
Что такое? Хлестаков таким же голосом. Не разберу ничего, все вздор. Ва-ва-ва… шество, превосходительство, не прикажете ли отдохнуть?.. Вот и комната, и все что нужно. Вздор — отдохнуть. Извольте, я готов отдохнуть. Завтрак у вас, господа, хорош… Я доволен, я доволен. С декламацией. Вот это, Петр Иванович, человек-то!
Вот оно, что значит человек! В жисть не был в присутствии столь важной персоны, чуть не умер со страху. Как вы думаете, Петр Иванович, кто он такой в рассуждении чина? А я так думаю, что генерал-то ему и в подметки не станет! А когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет как прижал? Пойдем расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна! Артемий Филиппович Луке Лукичу. Страшно просто. А отчего, и сам не знаешь. А мы даже и не в мундирах.
Ну что, как проспится да в Петербург махнет донесение? Уходит в задумчивости вместе со смотрителем училищ, произнеся : Прощайте, сударыня! Но только какое тонкое обращение! Приемы и все это такое… Ах, как хорошо! Я страх люблю таких молодых людей! Я, однако ж, ему очень понравилась: я заметила — все на меня поглядывал.
Пожалуйста, со своим вздором подальше! Это здесь вовсе не уместно.
Ну вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! Нельзя, да и полно! Где ему смотреть на тебя? И с какой стати ему смотреть на тебя? Право, маменька, все смотрел. И как начал говорить о литературе, то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня. Ну, может быть, один какой-нибудь раз, да и то так уж, лишь бы только. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда?
Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить. А я никакой совершенно не ощутила робости; я видела в нем образованного, светского, высшего тона человека, а о чинах его мне и нужды нет.
Ну, уж вы — женщины! Все кончено, одного этого слова достаточно! Вам все — финтирлюшки! Вдруг брякнут ни из того ни из другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали. Ты, душа моя, обращалась с ним так свободно, будто с каким-нибудь Добчинским. Об этом уж я советую вам не беспокоиться. Мы кой-что знаем такое. Посматривает на дочь. Городничий один. Ну, уж с вами говорить!.. Эка в самом деле оказия! До сих пор не могу очнуться от страха.
Отворяет дверь и говорит в дверь. Мишка, позови квартальных Свистунова и Держиморду: они тут недалеко где-нибудь за воротами. После небольшого молчания. Чудно все завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький — как его узнаешь, кто он? Еще военный все-таки кажет из себя, а как наденет фрачишку — ну точно муха с подрезанными крыльями. А ведь долго крепился давеча к трактире, заламливал такие аллегории и екивоки [19] , что, кажись, век бы не добился толку.
А вот наконец и подался. Да еще наговорил больше, чем нужно. Видно, что человек молодой. Городничий жене и дочери. Полно, полно вам! Ну что, друг, тебя накормили хорошо? Ну что, скажи: к твоему барину слишком, я думаю, много ездит графов и князей? Осип в сторону. А что говорить? Коли теперь накормили хорошо, значит, после еще лучше накормят.
Да, бывают и графы. Да перестаньте, пожалуйста! Вы этакими пустыми речами только мне мешаете! Ну что, друг?.. Ах, боже мой, вы все с своими глупыми расспросами! Не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?.. Любит этак распекать или нет? А мне очень нравится твое лицо. Друг, ты должен быть хороший человек. Ну что…. Послушай, Осип, а как барин твой там, в мундире ходит, или….
Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о жизни человека… К Осипу. Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься.
В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай. Осип принимая деньги. А покорнейше благодарю, сударь. Дай бог вам всякого здоровья! Бедный человек, помогли ему.
Послушай, Осип, а какие глаза больше всего нравятся твоему барину? Осип, душенька, какой миленький носик у твоего барина!.. Да постойте, дайте мне!.. К Осипу. А что, друг, скажи, пожалуйста: на что больше барин твой обращает внимание, то есть что ему в дороге больше нравится? Любит он, по рассмотрению, что как придется. Больше всего любит, чтобы его приняли хорошо, угощение чтоб было хорошее. Да, хорошее. Вот уж на что я крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо.
Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили? Ты, говорит, напомни мне, как приеду». Хорошо, хорошо, и дело ты говоришь. Там я тебе дал на чай, так вот еще сверх того на баранки.
За что жалуете, ваше высокоблагородие? Прячет деньги. Разве уж выпью за ваше здоровье.
