Ночь настала месяц всходит
С царской дворней побранился, За плотвой поволочился И салакушкам шести Нос разбил он на пути. Сердцу любо! Ой вы, кони буры-сивы, Добры кони златогривы!
Малахай [4] свой надевает,. Перейти к описанию Следующая страница. E-mail: [email protected].
Для авторов и правообладателей Политика конфиденциальности. Сказка «Конёк-горбунок» и её автор. Часть первая Начинается сказка сказываться. Конец ознакомительного фрагмента. Пётр Ершов Конёк-горбунок Сказка в трех частях Сказка «Конёк-горбунок» и её автор Пётр Павлович Ершов — — автор весёлой сказки о волшебном Коньке-горбунке, о добром крестьянском сыне Иванушке и о глупом царе — родился в Сибири, в Тобольской губернии.
Лемени-Македон Часть первая Начинается сказка сказываться За горами, за лесами, За широкими морями, Против неба — на земле Жил старик в одном селе. У старинушки три сына: Старший умный был детина, Средний сын и так и сяк, Младший вовсе был дурак.
Братья сеяли пшеницу Да возили в град-столицу: Знать, столица та была Недалече от села. Там пшеницу продавали, Деньги счётом принимали И с набитою сумой Возвращалися домой. В долгом времени аль вскоре Приключилося им горе: Кто-то в поле стал ходить И пшеницу шевелить.
Мужички такой печали Отродяся не видали; Стали думать да гадать — Как бы вора соглядать; Наконец себе смекнули, Чтоб стоять на карауле, Хлеб ночами поберечь, Злого вора подстеречь. Вот, как стало лишь смеркаться, Начал старший брат сбираться, Вынул вилы и топор И отправился в дозор.
Ночь ненастная настала, На него боязнь напала, И со страхов наш мужик Закопался под сенник [1]. Отпирайте брату двери, Под дождём я весь промок С головы до самых ног».
Братья двери отворили, Караульщика впустили, Стали спрашивать его: Не видал ли он чего? Караульщик помолился, Вправо, влево поклонился И, прокашлявшись, сказал: «Всю я ноченьку не спал; На моё ж притом несчастье, Было страшное ненастье: Дождь вот так ливмя и лил, Рубашонку всю смочил. Уж куда как было скучно!.. Впрочем, всё благополучно». Сказка в Полнолуние позволяет испить восторг, в который хочется нырнуть и не выныривать особенно сегодня Мартом двадцать 1 ставка.
Почему парень с битой в багажнике не знает сколько питчеров на базе? Куда несут демоны отчаяния? Дикие мрачные земли с нетерпением ждут своих изгоев? Деуки, бауки, а ну ка, повторяйте все , за мной, айда? Лидеры категории Лена-пена Искусственный Интеллект. Искусственный Интеллект.
Nine Искусственный Интеллект. Спальник наш, собравшись с силой, Говорит царю: «Помилуй! Вот те истинный Христос, Справедлив мой, царь, донос. Наш Иван, то всякий знает, От тебя, отец скрывает, Но не злато, не сребро — Жароптицево перо…» — «Жароптицево?..
И он смел такой богатый… Погоди же ты, злодей! Не минуешь ты плетей!.. Пусть имел бы он перо; Да и самую Жар-птицу Во твою, отец, светлицу, Коль приказ изволишь дать, Похваляется достать».
И доносчик с этим словом, Скрючась обручем таловым, Ко кровати подошел, Подал клад — и снова в пол. Царь смотрел и дивовался, Гладил бороду, смеялся И скусил пера конец.
Тут, уклав его в ларец, Закричал от нетерпенья , Подтвердив свое веленье Быстрым взмахом кулака: «Гей! И посыльные дворяна Побежали по Ивана, Но, столкнувшись все в углу, Растянулись на полу. Царь тем много любовался И до колотья смеялся.
А дворяна, усмотря, Что смешно то для царя, Меж собой перемигнулись И вдругоредь растянулись. Царь тем так доволен был, Что их шапкой наградил. Тут посыльные дворяна Вновь пустились звать Ивана И на этот уже раз Обошлися без проказ. Вот к конюшне прибегают, Двери настежь отворяют И ногами дурака Ну толкать во все бока.
С полчаса над ним возились, Но его не добудились. Наконец уж рядовой Разбудил его метлой. Говорят ему дворяна: «Царь изволил приказать Нам тебя к нему позвать».
Ну ладно! Вот сряжуся И тотчас к нему явлюся», — Говорит послам Иван. Тут надел он свой кафтан, Опояской подвязался, Приумылся, причесался, Кнут свой сбоку прицепил, Словно утица поплыл. Вот Иван к царю явился, Поклонился, подбодрился, Крякнул дважды и спросил: «А пошто меня будил?
Ты мне должен отвечать: В силу коего указа Скрыл от нашего ты глаза Наше царское добро — Жароптицево перо? Что я — царь али боярин? Отвечай сейчас, татарин! Я те шапки ровно не дал, Как же ты о том проведал? Что ты — ажно ты пророк? Ну, да что, сади в острог, Прикажи сейчас хоть в палки — Нет пера, да и шабалки!.. Да, слышь, откуда Мне достать такое чудо?
Ты смел еще переться? Да уж нет, не отвертеться! Это что? Отпусти вину Ивану, Я вперед уж врать не стану». И, закутавшись в полу, Растянулся на полу. И с сердцов иной порою Чуб сниму и с головою. Так вот, видишь, я каков! Но, сказать без дальних слов, Я узнал, что ты Жар-птицу В нашу царскую светлицу, Если б вздумал приказать, Похваляешься достать.
Ну, смотри ж, не отпирайся И достать ее старайся». Тут Иван волчком вскочил. Царь, затрясши бородою: «Что? Рядиться мне с тобою! Вон, холоп! Горбунок, его почуя, Дрягнул было плясовую; Но, как слезы увидал, Сам чуть-чуть не зарыдал. Что головушку повесил? Я помочь тебе готов. Аль, мой милый, нездоров? Аль попался к лиходею? Что мне делать, горбунок? Оттого беда твоя, Что не слушался меня: Помнишь, ехав в град-столицу, Ты нашел перо Жар-птицы; Я сказал тебе тогда: Не бери, Иван, — беда!
Много, много непокою Принесёт оно с собою. Вот теперя ты узнал, Правду ль я тебе сказал. Но, сказать тебе по дружбе, Это — службишка, не служба; Служба всё, брат, впереди. Ты к царю теперь поди И скажи ему открыто: «Надо, царь, мне два корыта Белоярова пшена Да заморского вина. Да вели поторопиться: Завтра, только зазорится, Мы отправимся, в поход». Вот Иван к царю идет, Говорит ему открыто: «Надо, царь, мне два корыта Белоярова пшена Да заморского вина.
Да вели поторопиться: Завтра, только зазорится, Мы отправимся в поход». Царь тотчас приказ дает, Чтоб посыльные дворяна Всё сыскали для Ивана, Молодцом его назвал И «счастливый путь! На другой день, утром рано, Разбудил конёк Ивана: «Гей! Полно спать! Время дело исправлять!
Едут целую седмицу, Напоследок, в день осьмой, Приезжают в лес густой. Тут сказал конёк Ивану: «Ты увидишь здесь поляну; На поляне той гора Вся из чистого сребра; Вот сюда-то до зарницы Прилетают жары-птицы Из ручья воды испить; Тут и будем их ловить».
И, окончив речь к Ивану, Выбегает на поляну. Что за поле! Зелень тут Словно камень-изумруд; Ветерок над нею веет, Так вот искорки и сеет; А по зелени цветы Несказанной красоты.
А на той ли на поляне, Словно вал на океане, Возвышается гора Вся из чистого сребра. Солнце летними лучами Красит всю её зарями, В сгибах золотом бежит, На верхах свечой горит. Вот конек по косогору Поднялся на эту гору, Вёрсту, другу пробежал, Устоялся и сказал:. Ну, в корыто лей вино И с вином мешай пшено. А чтоб быть тебе закрыту, Ты под то подлезь корыто, Втихомолку примечай, Да, смотри же, не зевай.
До восхода, слышь, зарницы Прилетят сюда жар-птицы И начнут пшено клевать Да по-своему кричать. Ты, которая поближе, И схвати ее, смотри же! А поймаешь птицу-жар, И кричи на весь базар; Я тотчас к тебе явлюся». Тут конёк из глаз исчез, А Иван, кряхтя, подлез Под дубовое корыто И лежит там как убитый. Вот полночною порой Свет разлился над горой, — Будто полдни наступают: Жары-птицы налетают; Стали бегать и кричать И пшено с вином клевать.
Наш Иван, от них закрытый, Смотрит птиц из-под корыта И толкует сам с собой, Разводя вот так рукой: «Тьфу ты, дьявольская сила! Эк их, дряней, привалило! Чай, их тут десятков с пять. Кабы всех переимать, — То-то было бы поживы! Неча молвить, страх красивы! Ножки красные у всех; А хвосты-то — сущий смех! Чай, таких у куриц нету. А уж сколько, парень, свету, Словно батюшкина печь!
Прибегай скорей, дружочек! Я ведь птицу-то поймал», — Так Иван-дурак кричал. Горбунок тотчас явился. Да завязывай тужее; А мешок привесь на шею. Надо нам в обратный путь». Говорит Иван. Ярким пламенем сверкая, Встрепенулася вся стая, Кругом огненным свилась И за тучи понеслась. А Иван наш вслед за ними Рукавицами своими Так и машет и кричит, Словно щёлоком облит. Птицы в тучах потерялись; Наши путники собрались, Уложили царский клад И вернулися назад.
Вот приехали в столицу. А уж тот, нешто от скуки, Искусал себе все руки. Тут дворяна побежали И окошко затворяли.
Вот Иван мешок на стол: «Ну-ка, бабушка, пошел! Царь кричит на весь базар: «Ахти, батюшки, пожар! Эй, решёточных сзывайте! Взвеселил мою ты душу, И на радости такой — Будь же царский стремянной!
Это видя, хитрый спальник, Прежний конюших начальник, Говорит себе под нос: «Нет, постой, молокосос! Не всегда тебе случится Так канальски отличиться. Я те снова подведу, Мой дружочек, под беду! Через три потом недели Вечерком одним сидели В царской кухне повара И служители двора; Попивали мёд из жбана Да читали Еруслана. В ней страниц не так чтоб слишком, Да и сказок только пять, А уж сказки — вам сказать, Так не можно надивиться; Надо ж этак умудриться!
Тут все в голос: «Удружи! Расскажи, брат, расскажи! Пять ведь сказок; вот смотрите: Перва сказка о бобре, А вторая о царе; Третья… дай бог память… точно! О боярыне восточной; Вот в четвёртой: князь Бобыл; В пятой… в пятой… эх, забыл! В пятой сказке говорится… Так в уме вот и вертится…» —. В пятой говорится О прекрасной Царь-девице. Ну, которую ж, друзья, Расскажу севодни я? Их и слушать веселей».
И слуга, усевшись важно, Стал рассказывать протяжно:. По тому ли окияну Ездят только басурманы; С православной же земли Не бывали николи Ни дворяне, ни миряне На поганом окияне. От гостей же слух идёт, Что девица там живёт; Но девица не простая, Дочь, вишь, месяцу родная, Да и солнышко ей брат. Та девица, говорят, Ездит в красном полушубке, В золотой, ребята, шлюпке И серебряным веслом Самолично правит в нём; Разны песни попевает И на гусельцах играет…». Спальник тут с полатей скок — И со всех обеих ног Во дворец к царю пустился И как раз к нему явился; Стукнул крепко об пол лбом И запел царю потом: «Я с повинной головою, Царь, явился пред тобою, Не вели меня казнить, Прикажи мне говорить!
Хитрый спальник отвечал: «Мы севодни в кухне были, За твоё здоровье пили, А один из дворских слуг Нас забавил сказкой вслух; В этой сказке говорится О прекрасной Царь-девице. Вот твой царский стремянной Поклялся твоей брадой, Что он знает эту птицу, — Так он назвал Царь-девицу, — И её, изволишь знать, Похваляется достать». Спальник стукнул об пол снова. Спальник тут за печку стал.
А посыльные дворяна Побежали по Ивана; В крепком сне его нашли И в рубашке привели. Царь так начал речь: «Послушай, На тебя донос, Ванюша. Говорят, что вот сейчас Похвалялся ты для нас Отыскать другую птицу, Сиречь молвить, Царь-девицу…» — «Что ты, что ты, бог с тобой! Да хитри себе как хошь, А меня не проведёшь». Рядиться мне с тобою? Ты поплатишься со мной! На правеж — в решетку — на кол!
Оттого беда твоя, Что не слушался меня. Но, сказать тебе по дружбе, Это — службишка, не служба; Служба всё, брат, впереди! Ты к царю теперь поди И скажи: «Ведь для поимки Надо, царь, мне две ширинки, Шитый золотом шатер Да обеденный прибор — Весь заморского варенья — И сластей для прохлажденья»,. Вот Иван к царю идёт И такую речь ведёт: «Для царевниной поимки Надо, царь, мне две ширинки, Шитый золотом шатер Да обеденный прибор — Весь заморского варенья — И сластей для прохлажденья».
Тут сказал конёк Ивану: «Вот дорога к окияну, И на нём-то круглый год Та красавица живёт; Два раза она лишь сходит С окияна и приводит Долгий день на землю к нам. Вот увидишь завтра сам». И; окончив речь к Ивану, Выбегает к окияну, На котором белый вал Одинёшенек гулял.
Тут Иван с конька слезает, А конёк ему вещает: «Ну, раскидывай шатёр, На ширинку ставь прибор Из заморского варенья И сластей для прохлажденья. Сам ложися за шатром Да смекай себе умом. Видишь, шлюпка вон мелькает. То царевна подплывает. Пусть в шатёр она войдет, Пусть покушает, попьёт; Вот, как в гусли заиграет, — Знай, уж время наступает. Ты тотчас в шатер вбегай, Ту царевну сохватай И держи её сильнее Да зови меня скорее. Я на первый твой приказ Прибегу к тебе как раз; И поедем… Да, смотри же, Ты гляди за ней поближе;.
Если ж ты её проспишь, Так беды не избежишь». Тут конек из глаз сокрылся, За шатер Иван забился И давай дыру вертеть, Чтоб царевну подсмотреть. Ясный полдень наступает; Царь-девица подплывает, Входит с гуслями в шатёр И садится за прибор.
Так вот та Царь-девица! Как же в сказках говорится, — Рассуждает стремянной, — Что куда красна собой Царь-девица, так что диво! Эта вовсе не красива: И бледна-то, и тонка, Чай, в обхват-то три вершка; А ножонка-то, ножонка! Тьфу ты! Пусть полюбится кому, Я и даром не возьму». Тут царевна заиграла И столь сладко припевала, Что Иван, не зная как, Прикорнулся на кулак И под голос тихий, стройный Засыпает преспокойно. Запад тихо догорал. Вдруг конёк над ним заржал И, толкнув его копытом, Крикнул голосом сердитым: «Спи, любезный, до звезды!
Высыпай себе беды, Не меня ведь вздернут на кол! Если ж снова ты заснёшь, Головы уж не снесёшь». Тут конёк опять сокрылся; А Иван сбирать пустился Острых камней и гвоздей От разбитых кораблей Для того, чтоб уколоться, Если вновь ему вздремнётся. На другой день, поутру, К златошвейному шатру Царь-девица подплывает, Шлюпку на берег бросает, Входит с гуслями в шатёр И садится за прибор… Вот царевна заиграла И столь сладко припевала, Что Иванушке опять Захотелося поспать.
Тут в шатер Иван вбегает, Косу длинную хватает… «Ой, беги, конёк, беги! Горбунок мой, помоги! Ну, садись же поскорей Да держи ее плотней! Вот столицы достигает. Царь к царевне выбегает, За белы руки берёт, Во дворец ее ведёт И садит за стол дубовый И под занавес шелковый, В глазки с нежностью глядит, Сладки речи говорит: «Бесподобная девица, Согласися быть царица!
Я тебя едва узрел — Сильной страстью воскипел. Соколины твои очи Не дадут мне спать средь ночи И во время бела дня — Ох! Молви ласковое слово! Все для свадьбы уж готово; Завтра ж утром, светик мой, Обвенчаемся с тобой И начнем жить припевая». А царевна молодая, Ничего не говоря, Отвернулась от царя. Царь нисколько не сердился, Но сильней еще влюбился; На колен пред нею стал, Ручки нежно пожимал И балясы начал снова: «Молви ласковое слово!
Чем тебя я огорчил? Али тем, что полюбил? Позвать ко мне Ивана! Вот Иван к царю явился, Царь к нему оборотился И сказал ему: «Иван! Поезжай на окиян; В окияне том хранится Перстень, слышь ты, Царь-девицы. Коль достанешь мне его, Задарю тебя всего».
По пути, — Говорит ему царица, — Заезжай ты поклониться В изумрудный терем мой Да скажи моей родной: Дочь её узнать желает, Для чего она скрывает По три ночи, по три дня Лик свой ясный от меня? И зачем мой братец красный Завернулся в мрак ненастный И в туманной вышине Не пошлет луча ко мне? Не забудь же! Говорит ему царица: «Месяц — мать мне, солнце — брат» — «Да, смотри, в три дня назад!
Тут Иван царя оставил И пошел на сеновал, Где конёк его лежал. Видишь, вздумал царь жениться, Знашь, на тоненькой царице, Так и шлет на окиян, — Говорит коньку Иван. Да велела заезжать Эта тонкая царица Где-то в терем поклониться Солнцу, Месяцу, притом И спрошать кое об чём…» Тут конёк: «Сказать по дружбе, Это — службишка, не служба; Служба все, брат, впереди!
Ты теперя спать поди; А назавтра, утром рано, Мы поедем к окияну». На другой день наш Иван, Взяв три луковки в карман, Потеплее приоделся, На коньке своем уселся И поехал в дальний путь… Дайте, братцы, отдохнуть! Та-ра-рали, та-ра-ра! Вышли кони со двора; Вот крестьяне их поймали Да покрепче привязали. Сидит ворон на дубу, Он играет во трубу; Как во трубушку играет, Православных потешает: «Эй, послушай, люд честной! Жили-были муж с женой; Муж-то примется за шутки, А жена за прибаутки, И пойдет у них тут пир, Что на весь крещёный мир!
Как у наших у ворот Муха песенку поёт: «Что дадите мне за вестку? Бьет свекровь свою невестку: Посадила на шесток, Привязала за шнурок, Ручки к ножкам притянула, Ножку правую разула: «Не ходи ты по зарям! Не кажися молодцам! Ну-с, так едет наш Иван За кольцом на окиян. Горбунок летит, как ветер, И в почин на первый вечер Верст сто тысяч отмахал И нигде не отдыхал.
Подъезжая к окияну, Говорит конек Ивану: «Ну, Иванушка, смотри, Вот минутки через три Мы приедем на поляну — Прямо к морю-окияну; Поперёк его лежит Чудо-юдо рыба-кит; Десять лет уж он страдает, А доселева не знает, Чем прощенье получить; Он учнёт тебя просить, Чтоб ты в Солнцевом селенье Попросил ему прощенье; Ты исполнить обещай, Да, смотри ж, не забывай!
Вот въезжают на поляну Прямо к морю-окияну; Поперёк его лежит Чудо-юдо рыба-кит. Все бока его изрыты, Частоколы в рёбра вбиты, На хвосте сыр-бор шумит, На спине село стоит; Мужички на губе пашут, Между глаз мальчишки пляшут, А в дубраве, меж усов, Ищут девушки грибов. Вот конёк бежит по киту, По костям стучит копытом.
Чудо-юдо рыба-кит Так проезжим говорит, Рот широкий отворяя, Тяжко, горько воздыхая: «Путь-дорога, господа! Вы откуда, и куда? Вишь, как мучуся я, бедный! Десять лет уж тут лежу… Я и сам те услужу!.. Тут конёк под ним забился, Прыг на берег — и пустился, Только видно, как песок Вьётся вихорем у ног.
Едут близко ли, далёко, Едут низко ли, высоко И увидели ль кого — Я не знаю ничего. Скоро сказка говорится, Дело мешкотно творится. Только, братцы, я узнал, Что конёк туда вбежал, Где я слышал стороною Небо сходится с землею, Где крестьянки лён прядут, Прялки на небо кладут.
